Надо сказать, что в статье были некоторые абсолютно справедливые упреки. В частности, совмещение Дутовым должностей атамана и председателя Войскового правительства, носивших военный и земско-хозяйственный характер, вызывало нарекания уже летом 1918 г.1982, однако ни тогда, ни позднее эта критика услышана не была. Официальные представители Оренбургского казачьего войска отнюдь не считали, что действия Вологодского будут способствовать преодолению ими прошлых ошибок, и сразу после публикации интервью в Омске начали активно протестовать против этого поступка премьера. Уже через день (17 мая) к Вологодскому за объяснениями приехал сам Дутов вместе с официальным представителем Оренбургского казачьего войска в Омске генерал-майором Н.С. Анисимовым. Встреча, очевидно, запомнилась премьеру, т. к. он уделил ей значительное внимание на страницах своего дневника:
«Пятница 16 мая. Утром в мой кабинет при Совете Мин[истр]ов явился атаман Дутов вместе с представителем Уральского казачества ген[ерал]-м[айором] Анисимовым. Дутов выразил мне свое неудовольствие по поводу моего интервью с сотрудником «Сибирской жизни» (результат беседы моей с редактором ее А.В. Адриановым) о положении Оренбургского края. Это интервью было перепечатано в омской газете «Наша Заря» (официальный орган). Он заявил, и его поддержал Анисимов, что сообщения, сделанные мною сотруднику «Сибирской жизни», не соответствуют действительности, и в то же время являются оскорбительными для чести его, Дутова, лично и для Оренбургского войска, и задал мне вопрос, корректировалось ли это сообщение мною. Я ответил, что оно мною не корректировалось, но, насколько я помню, оно отвечает содержанию моей беседы. Материалом же для моей беседы послужили, с одной стороны, совершенно официальные документы, с другой, личные мои беседы с оренбургскими беженцами. (Под официальными документами я разумел сообщение государственного контролера Г.А. Краснова в Совете Министров о положении дел в Оренбургском крае по исследованию полевого контролера Жихарева. Об этом сообщении я говорил как-то в своем дневнике.) Атаман Дутов вел со мной разговор в сдержанном тоне, но кончил так, что заявил, что будет просить Верховного Пр[авите]ля получить от меня удовлетворение в той или иной форме, и доложит об этом на кругу Оренбургского казачьего войска. Дутов ушел от меня, не подав мне руки. Анисимов более горячо реагировал на мой ответ ат[аману] Дутову, также не подал мне руки и заявил, что Уральское войско также станет в этом деле в защиту Оренбургского войска. Надо сказать, что в беседе с Адриановым я обрисовал совершенную неорганизованность эвакуации Оренбургского войска, мучения в дороге Оренбургских кадетов и институток, о предоставлении лучших вагонов «милым дамам», произвол комендантского состава и проч[ее]»1983.
Дневниковая запись, на мой взгляд, наглядно демонстрирует слабую осведомленность Вологодского в казачьих вопросах. Например, он неоднократно называет Н.С. Анисимова (причем не только в этой записи) представителем Уральского казачьего войска, тогда как тот представлял оренбургское казачество. Тем более удивительно такое утверждение Вологодского после его личной беседы с Анисимовым. Из этого можно сделать вывод о том, что казаки безотносительно их войсковой принадлежности у Вологодского ассоциировались исключительно с «происками правых», о которых в связи с деятельностью атаманов А.И. Дутова и Г.М. Семенова он писал в дневнике (запись от 15 апреля 1919 г.).
В ходе беседы с Дутовым и Анисимовым Вологодский подтвердил сказанное в интервью, после чего протесты оренбуржцев стали адресоваться в Совет министров и непосредственно Верховному Правителю адмиралу А.В. Колчаку. В архивах Москвы и Оренбурга мне удалось обнаружить два таких протеста – самого Н.С. Анисимова в Совет министров и Войскового правительства Оренбургского казачьего войска Верховному Правителю. Наиболее резко протестовал Анисимов:
«Я не имею в виду докладывать подробно Совету Министров о том, что в оскорбительных и для командования армией и особенно для войска Оренбургского отзывах главы Российского Правительства кроме неправды, подтасовки фактов и крайнего сгущения красок нет ничего. Опровержение всего этого уже сделано по команде Генералом Дутовым, как командующим армией и Войсковым Атаманом. Своей же задачей перед Советом Министров ставлю следующее положение: предположим, что все изложенное в газете есть правда от начала и до конца, то мог ли и тогда глава Правительства говорить об этом в печати? Допускала ли это военная этика? Допускал ли это, наконец, просто Государственный разум?
Для доказательства того, что этого делать было нельзя, я возьму примеры из прошлого. В начале Германской войны, вследствие несчастно сложившихся обстоятельств, у Сольдау погибла со всем имуществом целая первоочередная, дисциплинированная армия, причем достоверно известно, что почти без боя сдавались в плен лучшие гвардейские части. Заявлял ли в печати тогдашний Министр Председатель о разложении русской армии и о негодности командного состава? Нет, этого не было. И вполне понятно почему. Это – мог сделать только Министр, который определенно стремился бы к подавлению духа в войсках, подрыву авторитета командного состава и, как неизбежное следствие, – гибели Родины.
Дальше. Разгром нашей армии в Галиции, оставление в руках противника интендантского имущества большой ценности, оставление, даже без выстрела, подвозимых новых английских пушек, бегство солдат даже до того, что пришлось с тыла высылать карательные отряды и вешать бегущих на столбах по дороге. Оповещалось ли о такой катастрофе миру бывшим Министром Председателем? Нет не оповещалось. И не могло быть этого сделано, и по причинам мною уже высказанным, и потому еще, что боевая неудача, вносящая всегда беспорядок и разложение даже в образцовые и дисциплинированные войска, далеко еще не обозначает общего разложения. Затем Тарнопольский разгром с оставлением миллиардного имущества, Рига. И тогда, при общем разложении армии, у Керенского, стремившегося убить, как будто даже сознательно, армию и погубить страну, не хватило духа оповестить об этом во всеуслышание. Уже из приведенных трех сопоставлений достаточно ясно видна вся преступность с Государственной точки зрения выпада господина Председателя Совета Министров по отношению войска Оренбургского, имеющего два самостоятельных казачьих корпуса, взявших недавно Актюбинск, Илецкую Защиту и ныне осаждающих Оренбург и, кроме того, до 15-ти полков, дерущихся в составе Западной и Северной Армий.
Это одно положение. Другое – это то, что мы принуждены видеть в выпаде Председателя Совета Министров не только неумную политику, но определенную травлю Оренбургского казачества, двухлетняя эпическая борьба которого у всех на глазах. Были оставлены Казань, Симбирск, Самара с огромным имуществом. Была, наконец, оставлена Уфа и Стерлитамак, поставившие Оренбургскую армию в тяжкое положение и предрешившие участь Оренбурга еще с осени 1918 г. Почему же господин Председатель Совета Министров не нашел в этом ничего достойного внимания общества, а нашел необходимым афишировать только неудачу Оренбургского казачества? Да еще в таком недопустимо оскорбительном для войска освещении? Неужели та кровь, которая пролита и сейчас обильно льется войском, то разорение, те пылающие и уничтожаемые дотла станицы заслуживают со стороны главы Правительства только такого отношения?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});